Маленькая проза - Мозаика настроений

Архив рубрики «Маленькая проза»

Дневник для Марты.

Он не знал почему так назвал его. То ли дело было в марте, то ли кого-то звали Мартой. Кого? Когда? Врачи говорили, что память к нему может не вернуться. После таких потрясений это редкость. Что это было за потрясение он тоже не помнил. В памяти всплывало только одно- она идет впереди, потом поворачивается к нему лицом и протягивает руку. Дальше сильный толчок и темнота. В истории болезни было указано, что его нашли случайно. Собаки охотников почуяли что-то и лаяли у огромного дуба. Снизу его было не видно. Он сидел высоко в ветвях. Забраться самому туда было никак. Его снимали спасатели с вертолета и привезли в клинику. При нем не было никаких документов или чего-либо, что могло навести на след его прошлого. В клинике он вел себя спокойно. С интересом наблюдал за обследованиями, отвечал на какие-то тестовые вопросы и с удовольствием взялся поливать цветы в больничном коридоре. Ему выдали пижаму и халат взамен его изорванной одежды. Переодеваясь он достал из кармана джинсов коробочку, в ней что-то шуршало. Он положил ее в карман халата и никогда никому не показывал, даже спал с ней. Недавно он попросил толстую тетрадь. Ему ее дали. Он написал на обложке «Дневник для Марты» и отложил в сторону.

«В городе дождь. Пахнет кофе и свежей писчей бумагой. В стекло бьется какая-то мошка. Нет, не мошка, кто-то крупнее. Садится на куст бонсай. Есть в бонсай все-таки что-то игрушечное, детское, сказочное. Подходишь и сразу чувствуешь себя Алисой или Гулливером. На кусте сидела божья коровка. Ну и зачем ей в дождь? Погибнет. Хотя, выбор за ней. Открывается окно, путь свободен. Решай. Жучок важно пролетев всю длину подоконника, подползает к краю, сидит там некоторое время и возвращается обратно на куст. То-то же, опасно там. Только чем же кормить-то? Ну, да ладно, что-нибудь придумаем. Он оставляет окно открытым на случай если у божьей коровки изменится решение и садится за стол. Писать. Надо писать. Он долго заставляет себя взять ручку и вывести первое слово. Потом все льется само, поток ощущений и видений несет как река. Надо только успевать записывать увиденное. Телефонный звонок отвлекает от дела. Он встает и берет трубку. Никак не научится класть телефон рядом, чтобы не бежать к нему во время звонка. -Алло… Ты опять не сможешь приехать? Ну, что ж, я же понимаю. Да, у меня все хорошо. Нет, не болит..почти. Он садится и пытается продолжить. Но уже сосредоточиться трудно. Дважды в одну и ту же реку войти никак, да и несбывшиеся надежды мешают углубиться в поток. -Она не приедет. Там опять какие-то дела и проблемы. Сколько мы так уже? Год? Больше. Опять буду ждать. Ждать, но все равно же мы вместе. Вместе? Этот вопрос периодически возникает с какой-то болезненно-яркой вспышкой. -Ну, конечно, вместе. Что за мысли? И он все-таки заставляет себя продолжить работу.»

По ночам дежурный врач осторожно входил в палату к больному. Брал тетрадку и читал написанное. Это не было подсматриванием за личной жизнью, которой и быть не могло у потерявшего память и себя. Это был интерес врача, исследователя. Почувствовать ту точку, от которой надо отталкиваться при лечении. Найти ту нить, которая выведет из лабиринта забытья. Врач делал фотографии страниц и оставлял тетрадь там же на тумбочке у кровати. Из-под одеяла иногда слышался шорох. Но пока ни один, даже ночью, пока больной спит, не решился взять коробок и посмотреть что в нем. Хотя точка и нить могли находиться и там.

«Булыжная мостовая с выпирающими камнями была похожа на шкуру дракона. Но это не выглядело сказочно. В этом городе все было реальным, ощутимым, осязаемым. Любая фантазия вдруг за углом становилась явью. Он любил свой город, но гулял редко. Наверное потому, что много мечтал. А не все мечты так же волшебны наяву. Поэтому путь его обычно лежал в магазин за продуктами, да иногда он отклонялся от привычного маршрута и позволял себе сделать небольшую петлю, наблюдая по дороге за птицами и жуками, которых он любил и за людьми, которых он сторонился.»

Утром врач заглянул к нему:-За вами теперь будет закреплена медсестра. Она у нас новенькая, будет вести вашу историю болезни и попытается помочь вам что-то вспомнить. Ее зовут… Он резко поднял голову, останавливая:-Я знаю как зовут. Но я буду звать ее Марта. Врач помолчал, пожал плечами и вышел. Он подошел к медсестре. Достал из своего кармана коробок и протянул его:-Это твое. -Что это?,-опасливо спросила она? -Не бойся, просто возьми, я скажу потом что надо делать,-и, помолчав, добавил-а еще скажу как тебя зовут.

-Может вам принести что-нибудь,-спросила у него сестра, когда он в очередной раз рисовал в тетради какие-то невидимые линии обратной стороной карандаша. -Что?,-спросил он. -Не знаю, ну, марионетку, например. У меня есть дома. Он посмаковал это слово губами как бы проговаривая про себя и согласился:-Я не знаю что это, но неси. -Это кукла, она у меня с детства, я с ней любила разговаривать,-объяснила медсестра. -Да, разговаривать нужно только с куклами, они настоящие, они понимают,-резюмировал он и окончательно согласился,-неси.

«-Ты сможешь. Ты просто взлетишь и все. Голос звучал и мешал работать, спать, думать. Что это было он не мог понять, а потом и перестал пытаться. Он просто принял-он сможет. Хотя сначала возражал, пытаясь вести диалог с голосом:-Я не умею летать, я же не жук. -Никто не знает кто он и что умеет. Каждый умеет многое, просто боится. -Я не боюсь,-спорил он, но голос не давал лазейки для победы в споре:-Боишься. Ты же боишься других миров. Ты создал для себя свой. А полет- это путь в другое.»

Медсестра приоткрыла дверь в палату. Он стоял посередине, поворачиваясь вокруг себя. В руках были нити от куклы. Кукла ходила по кругу, а он приговаривал:-Или тебя ведут, или ты идешь сам. Другого не бывает. По другому путаются нити. Она тихо закрыла дверь, чтобы не мешать и вспомнила, что в детстве у нее тоже путались нити от марионетки.

«-А можно узнать есть ли у тебя имя?,-поинтересовался он как-то. -Узнать можно, имя есть. Оно одинаково в ту и другую сторону. -И какое же?,-он хотел получить готовый ответ. -Мои две буквы есть в твоем имени. Я же сказала, что я часть тебя. Да и разве сейчас дело в именах? Его звали Андрон. Он долго пытался конструировать имя для голоса. Возникащие сочетания РОланда, НОнна или даже ДОнна явно не подходили голосу и он оставил эту затею.»

-Мне нужна туалетная бумага,-сказал он медсестре, когда она заглянула к нему вечером. -У вас же есть,-пыталась возрасить она. -Мне нужна желтая, с запахом ромашки. Через некоторое время медсестра опять приоткрыла дверь в палату:-Вот вам ваша бумага, еле нашла. Чем вас обычная-то не устраивает? -Это не мне, это туда, в коробок. Она любит ромашки,-сказал он. У медсестры округлились глаза:-Что, весь рулон? -Нет, просто кусочек. Если тут нет ромашкового луга, пусть будет хоть запах, хотя лично я не люблю заменители,-ответил он и добавил:-Пора спать. Кажется уже скоро. Ведь я же забыл, потерялся. Медсестра не стала уточнять что именно забыл и кто потерялся из опасения совсем запутаться в кажущейся бессвязности.

«-Когда надо лететь?,-спросил он как-то. -Я скажу, только не раньше. Сначала надо потерять себя,-учил голос. Тон был всегда мягкий, но настойчивый. Ему представлялась молодая женщина, почему-то в белом. -Как банальный ангел,-как-то подумал он,-и спросил,-а ты кто? -Я часть тебя. Та часть, которая пустовала, потому что не пришло время. Ты был не готов потеряться. -А сейчас я готов?,-спросил он. -Почти. Но один ты вряд ли справишься. Эти слова задели его и он решил сделать все сам.»

«Он лез все выше. Руки скользили по мокрым листьям. Но он упорно старался забраться. Наконец в кроне показался свет, он понял, что дополз, что это вершина.»

Он встал рано. Солнце светило в окно. Он подошел к нему. Постоял задумавшись. Потом, как-будто что-то вспомнив, быстро вышел из палаты и подошел к медсестре: -Я обещал сказать тебе твое имя. Ты- Анна,-он взял ее за руку и потянул за собой,-пойдем, нам пора. Теперь у меня все получится.

Утренний обход недосчитался двоих. На своем рабочем месте не было новенькой медсестры и палата с потерявшим память была пуста. На столе медсестры лежал тот самый коробок. Его открыли. Божья коровка расправила крылья и вылетела в окно. В палате у больного на тумбочке была тетрадь «Дневник для Марты». Слово «Марты» было перечеркнуто. Врач раскрыл тетрадь. Там были просто бессвязные слова: «Мороженое, якорь, колесо, пыль под диваном, желтая туалетная бумага, дракон, дверь… Они повторялись в разном порядке. Все остальное свободное место было разрисовано одуванчиками, облаками и божьими коровками.

Их искали везде. Прочесали всю лечебницу, город и лес. Все впустую. Они пропали, как пропал и старый дуб, на котором когда-то его нашли. Вместо него была огромная облачная поляна одуванчиков. Казалось само небо спустилось туда. А над поляной летали божьи коровки.

Время не ждет….(Чайф)

Она любила мороженое, ела его как маленькая, не следя за собой. Оно капало в декольте. Это было ребячеством и соблазнением. Она так любила, когда он слизывал его. Месяцы переписок и редких встреч были волшебно-утомительны. Невыносимо было ждать писем и смс, телефонных звонков. Невыносимо было прятаться от мамы, которая поняла сразу- дочку нужно спасать и делала все, чтобы прекратить эту связь. Невыносимо было осознавать, что после мороженого опять наступит расставание. Зато все редкое остальное было волшебством, полетом, свободой от самой себя, от всех. Первая ссора произошла внезапно. Ничто и не предвещало. Просто она пришла уставшая домой. Просто все время рядом крутилась мама. А он все звонил и звонил… В аське она сказала ему все. Про его эгоизм, про то, что сначала он был другой, про..да, много наговорила лишнего.

Он уходил тихо. Ему виделась тьма и он там был один. Пустота пугала. Странно, что в этом космосе откуда-то звучала песня. Он слушал ее последнее время-«Чайф» «Время не ждет». А потом и она стихла.

Он не звонил и не появлялся в интернете. Обиделся, решила она, ну, что ж, пусть. Но через непару дней к ней пришло ощущение нехватки. Она купила мороженого, накапала в кофе. Ощущение не пропадало и звонков не было. Уже начиная раздражаться еще непонятно на кого больше, на него, за молчание или на себя, за гордость и промедление, она взяла телефон. Там не отвечал никто. Она звонила еще и еще. Пытаясь успокоиться, пила кофе, ела мороженое, капая на себя, но чуда не было- тот телефон молчал. Она уснула разукрашенная мороженым и слезами. Телефон больше не ответил.

Время на самом деле никого не ждало, оно шло вперед, сыпалось все быстрее и подгоняло. Она была довольна новой работой, своим другом и тем, что обыденно называют семьей. Только мороженое она больше не любила, даже в кофе и перестала носить декольте.

 

Завтрак в постель.

Вам прямо на сковородке или положить на тарелку? Я советую первое. Видеть как греховно корчится от жара душа, это так возбуждает аппетит. Откусывайте по кусочку и она будет истекать болью. Воткните острые зубцы вилки. Соли. соли побольше на открытые раны. Можно и перец. Что пить будете? Ах, да, эту же кровь и выпьете. Рад, что вам понравилось. Проголодаетесь, я тут рядом. Всегда к вашим услугам пока жив. Капает? Не страшно, пусть кровоточит. Я уже почти привык, мой зайчик. Зачем нам заниматься любовью, если есть война.

признание

за откровенно-смущенными разговорами прячется что-то сильное и настоящее. лямочки, размеры, запазухи не имеют ничего общего с реальностью, т.к. они нарочито юморны. так проще скрыть очень глубокое. даже не скрыть. друг от друга нет тайн. просто слова не подобрать. локатор все время в работе- а не пришла ли смска, не пропустить бы звонок, когда же вечер. уже давно отброшены все щиты. уже открыто голые, без смущения, идем навстречу друг другу. ибо уже ничего не имеет значения, есть нить, тоннель, канал. глаза в глаза. неумелый поцелуй куда попало. и сильное желание проникновения, слияния. каждым кусочком тела. каждым ощущением. и время проходит, уж и улечься должно все. ну, или не все и не улечься, а поутихнуть. ан, нет. и каждой буквой смски или сообщения в аське я пытаюсь нырнуть в тебя, утонуть и затихнуть. потому что нужен покой иногда. для отдыха. чтобы с новой силой вплестись в тебя и пропасть там. ……

я просто хотел тебя поцеловать……

Марионетка.

Маленькая Марта не любила кукол. У нее их было много. Ей дарили на все праздники, дни рождения, а то и покупали просто так без повода. очему-то все вокруг считали, что, раз она девочка, то кукла для нее лучший подарок. В комнате Марты одиноко жили фарфоровые красавицы с тонко выписанными лицами, уютные медвежата, заискивающие собачки и отреченные кошки. Все они заинтересовывали Марту только в первый момент. Потом игрушка ставилась на полку и забывалась. Они не были живыми. Марта не знала что с ними делать. А кукол продолжали дарить. Так было и с этой. Ее принесли Марте друзья родителей. Просто так. без праздника. Марта взяла коробку, вежливо поблагодарила, отнесла в свою комнату и оставила там. С твердой уверенностью, что ничего нового она не увидит и намерением вытащить ее из коробки и поставить на полку позже. После застолья и взрослых разговоров папа пошел проводить гостей и прогуляться, а мама осталась дома. Марта ушла разбирать подарок. Следует уточнить, что слово разбирать часто использовалось по своему прямому назначению. Марту интересовало что внутри у куклы, как она закрывает глаза, пищит что-то похожее на «мама» или пьет, чмокая. Марта вытащила куклу из коробки. -Мама, меня кукла не отпускает, она меня держит,-почти зло с долей испуга кричала Марта. Мама вбежала в комнату. -Обрежь скорее нитки, я не хочу… -Сядь и успокойся, никто тебя не держит,-твердо сказала мама,- сейчас посмотрим что тут случилось. Мама взяла руку Марты, на пальцах были намотаны и запутаны нитки от куклы-марионетки. Осторожно распутав, мама освободила руку Марты. Освободилась и кукла, она просто упала на пол. -Я не хочу ее,-отодвигая ногой от себя марионетку, сказала Марта. -Смотри,- сказала мама и взяла нити. Кукла ожила. Она ходила, разводила руками и даже пританцовывала. Марта с опаской взяла у мамы нити.
Приходя с работы, Марта часто достает марионеток. У нее их много. А иногда она устраивает спектакли, дергая за нити своей души. И в тот момент ей совершенно непонятно кто она- кукловод или кукла.

Красные колеса.

Эти городишки все похожи один на другой. Маленькие с богатой историей, прилепившиеся к дорогам, сначала к проезжим, позже к железным. Они стоят. стоят у дороги. мимо все движется, а они стоят. Они застряли во времени.

Он вышел всего на минутку, купить бутылку сельтерской. Пока продавщица в буфете отщитывала мелочь сдачи, одновременно громко обсуждая последние новости с постовым, стоящим тут же в зале, паровоз издал короткий гудок и тронулся. Он вышел на улицу, под вокзальный козырек. Снаружи моросило. Молодую женщину он заметил сразу. Она шла под дождем, без зонтика, ела мороженое, которое вместе с каплями дождя стекало и на открытую декольте грудь. Но женщина этого не замечала. Она была в себе, где-то глубоко. Мороженое капало на нее. Она вздрагивала от прикосновения холодных капель, не понимая что это было- дождь или слезы. А мелодия звучала где-то внутри. Колкая и в то же время обволакивающая, как его поцелуи. Чьи? Когда? -Вы же простудитесь, давайте я Вам зонтик предложу? Женщина остановилась. Не сразу подняла глаза. За эту неловкую паузу он успел рассмотреть ее получше. Она ненавидела мороженое. А особенно вафельные трубочки. Именно поэтому она купила ее себе. Надаваить на себя, может быть даже унизить. НЕльзя же вот так тут всю жизнь безвылазно, без будущего. Знакомиться на улице она тоже не любила, да и не умела. А, вообще-то, тут и не с кем было знакомиться. А тут, на тебе… И она решилась давить до конца. -Спасибо, зонтики мне всегда мешают. вот я их и не беру с собой, да и промокла уже вся. -Ну, хоть проводить позволите? -Провожайте, как-то неуверенно ответила она,-да, мне тут близко. Два шага. И пошла чуть быстрее. Они повернули в сторону от вокзала и по узкой улочке все прямо. Она шла быстро. Он спотыкался о торчащие камни, попадал в лужи. Улица была освещена плохо, да и ровностью не отличалась. Вдруг она остановилась у двух-этажного дома. -Ну, вот и пришли,- то ли отрезая, то ли приглашая сказала она. Он открыл перед ней дверь. Сверху тяжело спукался кто-то. Она схватила его за руку и потянула под лестницу. -Тише, молчите, не хочу… Деревянная лестница. Скрип ступеней. На первом этаже под пролетом стоят коляски. В коляске спит кошка. Ей не мешают не целующаяся рядом с ней пара, не скрип ступеней. Пара же при скрипе замирает. И только слышно частое дыхание. А еще доносится писк мыши из-под пола. Она страшно боится мышей, но сейчас скрип пугает ее еще больше. И не потому что их увидят. Она уже взрослая и не обращает внимания на мнение соседей. Да, впрочем, оно всегда было ей безразлично. А скрип пугает своей паузой- будет ли продолжение? И какое? А оно должно быть. Она так хочет его…продолжения. И его она тоже хочет. -Пойдем отсюда, все-таки я очень боюсь мышей, больше, чем соседей,- и она потянула его за руку. В ее комнате было мало мебели, чисто, тепло. Но ощущения уюта не было. Сквозила прохлада одиночества. За окном по листьям шелестел дождь. Он вглядывался в него, пытаясь что-либо рассмотреть, как вдруг почувствовал прикосновение сзади. Она стояла в еще мокром платьице, протягивала к нему руку. Глаза были закрыты. Он взял ее руку. Пальцы подрагивали как листья под каплями за окном. И сделал шаг к ней. Податливость и жадность. Мягкость и стремление. Молния и штиль. Менялось все. Одно за другим и вперемешку. А потом все утихло, прекратилось. И дождь за окном и ливень эмоций. Она не смотрела, опустила глаза. Да и он избегал прямых взглядов. Просто никто не знал что следует делать дальше. И, вдруг, она засмеялась. Сначала тихо так. серебристо, а потом и громче никого не таясь. Он удивленно посмотрел на нее. -Нет-нет, все в порядке, ты здесь не при чем. Просто я вспомнила, что очень любила «Алые паруса», зачитывалась и всюду книжку с собой носила. И меня стали дразнить Ассоль. И говорили еще, что я Ассоль без моря и что вместо корабля будет у меня принц на паровозе с красными колесами. А тот паровоз, ведь, с красными был. -А ты откуда знаешь?,-удивился он. -Да, я же здесь выросла, работаю, я все поезда знаю. Их не так и много. Глушь у нас. Мало кто останавливается, чаще все мимо. Вот и твой поезд мало стоял. Ты иди, скоро поезд будет. Иди, я не буду тебя провожать, ладно? И уже более твердо и решительно:-Иди же… Он ушел. По запаху угля нашел он вокзал. Да и заблудиться было трудно. Весь городок можно было уместить на ладони. На вокзале он опять купил сельтерскую, билет и сел в поезд. За окном все так же моросило. И все произошедшее казалось нереальным, туманным, неосязаемым. Стук колес убаюкивал. Красные большие колеса неслись прямо на него. Громкий звук свистка. И он проснулся. На столике стояла сельтерская, он открыл и начал жадно пить. Как-будто долго шел по пустыне без воды и наконец добрался до оазиса. И вдруг он понял, нет не так, он точно знал, что завершит все дела в городе и вернется. Ведь учительствовать можно и там. И билет возьмет сразу, как в город приедет, и непременно, чтоб паровоз был с красными колесами.

Я ехал на поезде. Мимо пролетали домишки, деревья, полустанки. Поезд чуть сбросил ход и мы проехали мимо станции. Обычный типовой вокзал, стоящий там уже не один десяток лет, а рядом на ржавых рельсах, заросших травой, паровоз с большими красными колесами. У него стояли две пары- совсем старенькие и молодые. Бабушка с дедушкой что-то показывали молодым. Все смеялись.

В таких местах ничего не меняется столетиями. Все современное пролетает мимо, как сапсан. Но это уже совсем другая история.

Страна Пап.

-Мама, а папа вообще когда-нибудь был?- спрашивает Егор у мамы, наряжающейся к дню рождения сына. Егор поправляет галстук-бабочку и ждет ответа. -Был, конечно. Ты же большой, знаешь, что без мужчин дети не появляются. -Знаю,- задумчиво говорит Егор,- но я же не про мужчину спрашиваю, а про папу.
Мама торопит:-Давай потом я тебе все объясню, сейчас уже гости придут. Егор послушно идет в комнату, где уже накрыт стол.
Гости приходят. Мальчики, девочки. С мамами. Егор вежливо принимает подарки, которыми уже завален весь диван. Мама делает загадочное лицо, хлопает в ладоши, привлекая внимание и объявляет:-А это то, что ты давно хотел! И срывает блестящую упаковку с коробки. Там вертолет. Сам летает. Только кнопки нажимай. У Егорки загораются глаза и перехватывает дыхание, он счастлив.
Гости сами по себе. Девочки рассматривают книжки и коллекцию моделей машин. Мальчики Обсуждают компьютерные игры и новые мобильные телефоны. Мамы говорят что-то о маркетинге и гламуре.
Вечер течет вяло, как праздничный торт в жару.
Постепенно все собираются по домам. Егор машинально чмокает всех по очереди в щечку и идет к своему вертолету.
-Спать пора,- мама зовет своего Егорку,- хочешь, я тебе почитаю на ночь? -Спасибо, мама, я так усну,-забирается Егорка под одеяло.
-Интересно, а какие они- папы?,- думает он засыпая и в глазах почему-то становится мокро от совершенно немужских слез.
И уставший Егорка видит сон как он еще немножко подрастет и полетит на своем вертолетике в далекую волшебную Страну Пап.

Родные напевы для русской души.


Я никогда не был в отелях. Т.е. в гостиницах приходилось бывать. Даже в более-менее приличных, но в отелях ни разу. В СССР отелей и не было, а после того как и у нас появились эти названия, я нигде не останавливался.
Я никогда не был в америке. Про Калифорнию знаю только, что она где-то там.
И вообще мы на разных полушариях.
Но…!
Впервые я услышал Отель Калифорния давно. Во времена Сайгона. И вошла в меня эта вещь не своей иностранностью, что в те времена считалось свободой. И не текстом, ибо на той записи, которую я слышал, текст вообще было трудно разобрать. А какой-то ритмично-заунывной мелодией. Всколыхнулось что-то внутри до боли знакомое, такое же заунывное- ямщик, не гони лошадей, нам некуда больше спешить…
Вот, с тех пор и живет этот отель во мне…или я в нем.
А может все просто-
‘Relax’ said the nightman, ‘We are programmed to receive.
You can check out any time you like, but you can never leave’
Что в переводе значит- куда ж ты с подводной лодки?! А это так близко и знакомо.

Hotel.

Блестящий круг пробуждает давно забытое. В Отеле Калифорния расцветают фенечки. Новые дети старых цветов робко осваивают коридоры и комнаты, для того, чтобы в очередной раз понять- we are prisoners here. Но это добровольное заточение не тяготит: никак наружу, но и в Отель с черного хода- никак. Там надо родиться. И распускаются цветы.

Медленно и, как-то издалека, светлело небо. Давно прошли знаменитые Белые Ночи.
На севере все лето- белые ночи, но никто не задумывается над этим и уж, тем более, не восхищается. В сером угловатом Городе явления Белых Ночей ждут весь год. Они как фейерверк во время праздника. Вспышка. Но.., погасли «шутихи» и снова влажная мгла владеет Городом.
Края облаков порозовели, но улицы были неярки, набережные- тяжелы. И только сверкающий Ангел Петропавловского Собора показывал, что в мире есть Солнце.
Липкие сумерки спрятались в анфилладах подворотен, дворах-колодцах, чтобы снова придти с вечерней зарей.