5
-Не нравишься ты мне, -констатировала Лиана, внимательно на меня посмотрев. И перехватив мой взгляд, уточнила:-Не, я не в этом смысле. Кстати, в этом смысле у нас ничего и не было. Когда выпьешь, хоть чуть-чуть, пропадает острота восприятия ощущений, а тогда зачем? Соития не происходит. Просто механика. А не нравишься ты мне в другом плане, вид у тебя какой-то болезненный, ты простыл, кажется. Да, простужался я легко. Стоило мне посидеть у открытой форточки, промочить ноги или попасть под холодный ливень, как температура мне была обеспечена. -Лезь-ка под одеяло. Я сейчас, скоро. Она натянула джинсы и вышла. Я не успел ничего сказать, только отметил, что была все еще в моей рубашке и закрыл глаза.
Мне давно уже не снилось как я летаю. Хотя воспоминания о полете остались. Йогой вокруг увлекались все. Кто-то сидел медитировал на чем попало, кто-то пытался завязать себя в узел, кто-то учился левитировать. По рукам ходили фиг знает какие копии книг о йоге. В них почти ничего было не разобрать, но от этого тайны становилось больше, а значит и влечение сильнее. Мне попалась Раджа-йога, где сразу предупреждалось, что все это для посвященных, а не просто для человека с улицы. Но равзе можно остановить желание? Я честно пытался претворить в жизнь написанное в книге. Тем более, что кругом все этим и занимались- тоже претворяли в жизнь или притворялись. Разница была в том, что им путь указывали съезды КПСС. Самое интересное было в том, что я полетел. Вернее так… Отрыв был самым интересным, потом страшно и завораживающе, потом осталось завороженность, а потом ощущение полета и знание- летал, могу. Так вот я опять летел. С тем же ощущением страха, свободы и какого-то телячьего восторга. Только я никак не мог понять откуда во сне был голос Лианы: -Было темно. Как-то очень темно. Он полз мучительно долго, продираясь сквозь бесконечные ночные часы, преодолевая каждую черточку высокой температуры. Поминутно оказываясь то- на полюсе, то в красных пустынях Марса. Ему хотелось остановиться, в кромешной, глубокой тьме он не различал бы верх и низ. Он лежал один и болел. Это не была какая-то особенная, страшная болезнь. Просто по привычке уходить во все с головой, когда его остановили, он нырнул как в омут. А теперь вот пытался вынырнуть на свет. Ему виделись внимательные глаза и он никак не мог понять- чьи они, но был уверен, что знает это. Слышался детский смех, он знал, что смеется дочка. Хотя какая может быть дочка, если у него нет детей? Но смех был родной и уютный. Точно дочка, подумал он. Изредка мелькало что-то Зеленое, а нечто пушистое касалось его щеки. Он понимал, что это иллюзия. И, пока он не достигнет утра- он будет один. В голове льдинкой звенело слово «аспирин», но он не мог вспомнить , что оно означает….
Потом послышались и другие голоса. Все стихло. И, наверное, я просто уснул. Без звуков, сновидений и полета.
